Если данного паразита-рентьера, тупого и дряблого белоручку, поставить в средние для данного общества условия социальной и внесоциальной среды, то можно с уверенностью ожидать обнаружения глубокой неприспособленности и гибели организма. Но благодаря своей связи с более широким жизненным целым, благодаря определенному своему положению в определенной, высокожизнеспособной системе (в данном случае, например, в экономической группировке, называемой капиталистическим предприятием), он выживает вместе с этою системою и за счет ее жизнеспособности. Это — положительный подбор по связи. Примером отрицательного подбора по связи может служить судьба солдата. Те сотни тысяч русских крестьян, которые погибли в войне с Японией, в обычных условиях социально-трудового процесса обладали бы достаточной приспособленностью для того, чтобы прожить средний цикл жизни и оставить потомство. Но в силу своей связи со сложной социальной организацией — «бюрократией», будучи частью обширного социального аппарата — «бюрократически-государственного механизма», они погибли: как периферические элементы этого механизма, как «рабочее орудие» этой машины, они подверглись первыми, раньше других ее частей разрушающим влияниям исторически данной мировой среды, в которой аппарат этот, как целое, совершенно нежизнеспособен.
Подбор по связи или «системный» подбор важен для понимания не только социальных, но и массы других биологических явлений, а «психический подбор», который освещает все процессы психического развития, представляет прямо частный случай системного подбора. Сохранение рудиментарных органов, без их органической функции, а следовательно, при тех условиях, которые должны вызвать атрофию и гибель клеток, всецело объясняется системным отношением этих элементов к жизнеспособному целому — организму. Развитие так называемых «сопутствующих изменений», которые жизненно-бесполезны сами по себе или даже вредны для жизненной системы, но неизбежно выступают вместе с другими, полезными изменениями, также является результатом положительного подбора по связи. В «колониальных» организмах роль системного подбора, естественно, должна оказываться преобладающей: отдельные дифференцированные особи какой-нибудь сифонофоры могут жить долго, несмотря на значительную слабость, если колония как целое здорова и питается хорошо, и наоборот, особи сами по себе высокожизнеспособные преждевременно погибают, если колония как целое слаба и неприспособленна. То же относится к форменным элементам всех сложных организмов, которые, в сущности, должны рассматриваться как колонии клеток. В области же психического подбора бывает так, что одно и то же «стремление», один и тот же «образ» подвергаются то положительному подбору (выражающемуся в чувстве удовольствия), то отрицательному (выражающемуся в чувстве страдания), смотря по тому, в какой ассоциативной связи вступают в поле сознания: в соединении с одними психическими комплексами данный комплекс получает окраску «приятного», что ведет к его упрочению в психической жизни, в соединении с другими — окраску «неприятного», что означает тенденцию к его ослаблению и устранению из психической системы.
В сфере социальной жизни роль «системного подбора», очевидно, должна быть тем значительнее, чем шире и чем глубже становится связь социального целого. Для понимания жизни современного культурного общества с его громадными размерами и бесконечной сложностью отношений «системный общественный подбор» имеет гораздо более важное значение, чем для понимания жизни маленьких первобытных общин с их простыми внутренними отношениями, хотя и там необходимо принимать его во внимание.
Я ограничусь пока одной иллюстрацией. Изучая историю последних веков, легко видеть, что эпохи экономического процветания в высокой степени неблагоприятны для сколько-нибудь существенных реформ в государственной и правовой организации. Формы явно устарелые, стоящие в несомненном противоречии с общим уровнем развития коллективности, стесняющие это развитие и не имеющие даже жизненно важного значения для наиболее сильных классов общества, — в эпохи процветания продолжают упорно сохраняться и не вызывают широкого, активного протеста, энергичной борьбы даже со стороны наиболее прогрессивных классов; какой-то стихийный консерватизм политических и юридических норм характеризует тогда настроение общества как целого. Так дело идет до кризиса. В течение кризиса это настроение быстро исчезает; на сцену выступают реформы. Если же отжившие формы имеют широкий и общий характер (например, целый политический строй) и связаны с интересами довольно крупных групп общества, то вслед за частичными реформами в эпоху кризиса наступает затем революция — именно когда общество уже начинает оправляться от экономического потрясения. С точки зрения системного подбора все это представляется в таком виде. Пока в жизни общества господствует положительный подбор, пока жизнеспособность всей системы возрастает, до тех пор одряхлевшие формы сохраняются по связи с целым, конечно, за счет его общей жизнеспособности. Но когда эта последняя начинает быстро понижаться, как это бывает во время кризисов производства, представляющих своеобразную острую болезнь общества (также иногда кризисов «военных» и т. п.), то различные части социальной системы разрушаются не в одинаковой степени, а соответственно своей собственной, так сказать, индивидуальной жизнеспособности. Одряхлевшие и паразитические формы оказываются, естественно, наиболее слабыми, наименее способными сопротивляться разрушающим влияниям. Однако, если для окончательного разрушения и уничтожения этих форм требуется энергичная реакция всей социальной системы — «борьба» против отжившего и создание новых форм ему на смену, тогда пониженная энергия общества (т. е. его прогрессивных и жизненных элементов) может быть недостаточна для такой задачи и «революция» разражается лишь после кризиса, в фазе нового повышения энергии общества, повышения, которое теперь в наименьшей степени передается паразитически расслабленным элементам, в наибольшей — жизненным и прогрессивным, менее разбитым пережитой грозой.