Эмпириомонизм - Страница 95

С другой стороны, полезный труд характеризуется тем, что в конечном его результате является возрастание энергии системы, так что жизненный плюс, возникающий из новых отношений системы к ее среде, даже превышает общую сумму трудовых затрат энергии. А это, конечно, означает положительный психический подбор, по размерам своего действия не уступающий в данном случае отрицательному и следующий за ним во времени. Он приносит расширение психической жизни в сторону ассоциативного творчества и волевой активности. И опять-таки расширение это не так неопределенно и бессистемно, как при каких-либо случайно возникающих «радостях» и «наслаждениях»; здесь оно распространяется ближайшим образом на тот же ряд комплексов, который подвергается гармонизирующему действию отрицательного подбора, обусловленного данным процессом труда.

Таково ближайшее влияние полезного труда на психическое развитие. Но существует еще влияние косвенное, быть может, еще более значительное и важное, хотя и менее определенное. Изменяются отношения «психики» к ее «среде», изменяется непосредственное содержание того и другого ряда комплексов опыта, и «среда» становится для «психики» источником новых и новых восприятий: возрастающий таким образом материал непосредственных переживаний становится исходной точкой для дальнейшего развития.

Величайший социолог в основу своей теории общественного развития положил такую мысль: изменяя в процессе труда природу внешнюю, человек изменяет свою собственную природу. Наш психогенетический анализ позволяет придать этой формуле более конкретное содержание: в процессе полезного труда человек изменяет свою природу в сторону возрастания гармонии и полноты своей жизни и изменчивости ее форм.

Действие психического подбора узко и случайно, как узко и случайно его поле — данное поле сознания. Действие это зачастую противоречиво: принося частную гармонизацию отдельного уголка системы, оно иногда увеличивает тем самым ее общую дисгармонию; развивая отдельную область психики, оно делает это нередко за счет других ее областей; оно же создает вредные для психики привычки и поддерживает гибельные для ее жизни стремления. Оно есть стихийное явление.

В процессе труда — полезного труда — психический подбор получает определенное направление; и это направление есть жизненно-прогрессивное. Здесь психический подбор утрачивает свой стихийный характер — свою узость и неопределенность.

Труд преобразует психику. Это было давно известно и служило базисом для бесчисленных применений, рациональных и нерациональных. Но в прогрессивном для жизни направлении изменяет психику только труд полезный. А полезным для развития с точки зрения личности, как отдельной психической организации, может быть только такой труд, который вытекает из этой самой организации, из собственных и основных потребностей личности. Это труд в полном смысле слова «свободный», труд, цель которого не «навязывается» личности никаким «внешним принуждением», т. е. дисгармонически вступающим в ее опыт комплексом — насилием другого человека, властью голода, безразлично.

История ставит сложные вопросы, и она же их упрощает. В наше время она превращает вопрос о систематическом, планомерном, непрерывно прогрессивном развитии человеческой психики — в вопрос о свободном труде.

Две теории жизнеразности

В основу своей теории психического подбора я положил определенную психоэнергетическую идею: постоянное соответствие между «удовольствием» и повышением энергии центров сознания, с одной стороны, между «страданием» и понижением энергии — с другой.

Если теория психического подбора позволяет «объяснить», т. е. стройно систематизировать в упрощающих схемах, многое «необъясненное» или «менее объясненное» другими доктринами, то в этой самой теории следует видеть сильнейшее доказательство правильности моей энергетики удовольствия и страдания. Так ли обстоит дело в действительности, должна судить научная критика.

Но если бы удалось показать, что эта энергетика по существу неверна, то теория психического подбора, на нее опирающаяся, могла бы быть отвергнута уже a priori, без всякой детальной критики. Поэтому я обязан особенно внимательно считаться с возражениями против моего понимания связи между «аффекционалом» и изменениями энергии нервных центров.

Такие возражения делает А. Луначарский* в своем «Изложении критики чистого опыта» Р. Авенариуса. А. Луначарский защищает против меня учение Авенариуса об аффекционале, учение, по которому удовольствие связано с уменьшением жизнеразности, а страдание с ее возрастанием, все равно, будет ли эта жизнеразность заключаться в перевесе «питания» над «работою» или наоборот.

Я с тем большей охотой пересмотрю аргументы Луначарского, что это даст мне повод привести новые общие доказательства правильности моей точки зрения.

* * *

Свою критику Авенариуса я начал с указания на то, насколько неудачно выбрал он понятие «питания» для характеристики одной стороны подвижного равновесия жизни, если другую его сторону он характеризует как «работу». Эти понятия просто не соотносительны друг другу: «питание» есть доставка к данному органу материалов для жизненной ассимиляции, но не сама эта ассимиляция, «работа» же есть непосредственная дезассимиляция энергии. Употребляя самое современное сравнение, понятия эти находятся в таком взаимном отношении, как рекрутский набор и потери людьми в битве: одно другим отнюдь не может прямо уравновешиваться, убитые и раненые не могут замещаться прямо рекрутами, армия должна «ассимилировать» это свое «питание», рекруты должны обучиться и быть размещены по отрядам, чтобы стать настоящим «плюсом» армии в полном соответствии «минусу» потерь. Напротив, большое количество рекрутов может требовать отвлечения значительной части сил армии для их обучения, дисциплинирования и т. д., что для действующей армии составляет непосредственный минус, а не плюс. По этим соображениям, до очевидности простым и ясным, я предлагаю связывать в понятие «жизнеразность» более строгие и точные, а в то же время и вполне соотносительные понятия «усвоения» и «траты» энергии, ассимиляции и дезассимиляции.